В октябре 2016 года я впервые написал для «Татлера» арт-колонку о выставке коллекции Сергея Щукина в Фонде Louis Vuitton. Блокбастер посетило 1,2 миллиона зрителей, о нем взахлеб говорили и в музейных кругах, и в парижских такси, а русский феномен с труднопроизносимой фамилией Shchukin встал в первый ряд мировых покровителей искусства. Было очевидно, что не за горами и вторая часть проекта — выставка собрания Ивана Морозова, создавшего в дореволюционной Москве вторую выдающуюся коллекцию французской и русской живописи. Часть работ он унаследовал от своего рано ушедшего брата Михаила, но под началом Ивана Морозова коллекция многократно выросла и качественно изменилась.

Пять лет спустя долгожданное событие состоялось — то же место, то же воссоединение разделенного между Эрмитажем и Пушкинским музеем собрания Ивана и Михаила Морозовых с внушительным дополнением работ из Третьяковской галереи и тот же куратор Анна Бальдассари. «У меня часто спрашивают: "Как же ты будешь делать выставку после такого успеха?" Отвечаю: "Ровно так же, как делала Щукина..." Это как стереоскопическое изображение: у нас тот же мотив, но вид под другим углом… Эти выставки — своего рода диптих, продолжение. Масштаб Морозова и Щукина как коллекционеров сопоставим».

Во много они были схожи. Оба принадлежали одному и тому же кру­гу — староверы из крепких купеческих династий, которые имели, однако, достаточно смелости, чтобы покупать непривычную западную живо­пись из практи­чески одного ряда мастеров. Для наших современников в России «щукинморозов» остались одним именем.  Разъединили их французы, и сделали это блистательно. Стало очевидно, как тонко отмечает историк искусств Илья Доронченков, и фундаментальное отличие — «Морозов представлял французскую живопись после импрес­сиониз­ма как эволюцию, Щукин — как революцию».

Если Щукин шел на два шага впереди, отказываясь от былых привязанностей к импрессионистам, открывая в числе первых радикалов Матисса и Пикассо и скупая их в невиданных масштабах (37 работ первого и 54 второго),  то Морозов собирал очень размеренно, заполняя пустые клеточки в созданном им идеальном образе коллекции. Он собирал «для себя», почти не пускал в дом посетителей. Несколько лет на стене его особняка среди полотен импрессионистов оставалось пустое место, пока хозяин не нашел подходящий «Голубой пейзаж» Сезанна. Не слишком любимый им Пикассо представлен в коллекции всего тремя работами, но какими — «Арлекин и его подружка» «голубого» периода, «Девочка на шаре» «розового» периода и куби­стический «Портрет Амбруаза Воллара». Морозов не покупал серии, он штучно выбирал работы экстра-класса. Среди парижских арт-дилеров (по-тогдашнему – «маршанов») Морозова прозвали «русским, который не торгуется». Он всегда просил показывать лучшее и тратил на искусство баснословные по тем временам деньги. В одну из поездок в Париж Морозов за один день в галерее Воллара приобрел 15 шедевров Ван Гога, Гогена и Матисса на 17 тысяч рублей. Для сравнения годовой закупочный бюджет Русского музея в ту пору составлял 15 тысяч рублей. Постоянный доход Морозову приносила Тверская мануфактура, в которую входили фабрики по производству ткани и бумаги.

Материал полностью